Бразилия Рио 26.11.10 Париж 27-28.11.10

В самолете мир вообще воспринимается по-другому. Вроде бы и в небе, но над облаками, которые скорее смахивают на сугробы. Еще чуть больше часа и холодная Москва.
- Это родина твоя дружок.
Но, все это лирика, а я вам еще не рассказала про последний день в Рио, и конечно же про Париж.
Когда мы вернулись, я все высматривала танки, стоящие за углом, баррикады, но было тихо. Народ продолжал жить обычной жизнью, купаться, загорать, как будто рядом не продолжались бои. В городе только прибавилось полицейских в бронежилетах с автоматами, да военных в аэропорту. Времени оставалась не так много, и мы просто решили забраться на «Сахарную гору» и посмотреть еще раз на Рио сверху. Около второго подъемника, в кустах нас поджидали маленькие обезьянки.
- Лемуры, - радостно воскликнула я, - Много диких, диких обезьян.
Вообще-то это были не лемуры, и совсем не дикие. Они спускались к рукам и хватали кусочки хлеба, которые им протягивали. Одна из обезьянок с любопытством пялилась в камеру телефона, которой ее пытались сфотографировать. Хозяин телефона гримасничал и радостно что-то кричал на своем языке. Лемурчик, которая обезьянка, странно посмотрев на него, убежала наверх.
Вокруг горы, на которую мы забрались, летали какие-то черные птицы. Они, то подлетали к листве, то снова удалялись к океану. На смотровых площадках всегда красиво. Все кажется таким маленьким и игрушечным.
А ближе к вечеру, я ела странное мороженное «Ромео и Джульетта» из сыра, и пыталась учить португальские слова. Алеханд или по нашему, Александр, сначала на английском пытался объяснить мне слово, а потом перевод. У него получалось у меня не очень. Хотя я теперь знаю слово бабушка, дедушка и обрегаде, что оно означает, я толком не понимаю, но когда мы уходили везде говорили именно его. Вот я и думаю, может, я не тот учу язык.
Потом было двенадцать часов самолета, до Парижа, которые я благополучно проспала, разлегшись на целых три кресла. Самолет был пустой. Кто же полетит в холодную Европу от океана, и тридцатиградусной жары?
Париж порадовал. Вместо обещанных дождей, было просто холодно. Мой организм, ошалев от такой разницы температур, умолял натянуть на себя все, что было в чемодане. К моей великой радости в куртке оказались забытые перчатки, особо это не спасало, но по крайней мере я могла фотографировать, без риска отморозить пальцы.
Покидав вещи в гостиницу, мы тут же отправились гулять. Париж же все-таки.
Не далеко от нашей гостиницы находиться музей Орсе, куда мы тут ж и отправились, а точнее побежали, чтобы во первых не замерзнуть, а во вторых успеть до закрытия.
- Сколько наших, - услышала я толи ворчливый, толи довольный старушечий голос.
За моей спиной, стояла бабуля, божий одуванчик, с маленькой кожаной сумочкой в руках. Выспросив, что и как, она посоветовала бросать все и идти штурмовать Гранд Палас, и смотреть самую большую выставку Моне, которая в эти дни открыта даже до десяти вечера.
Но мы сначала пошли в Орсе.
- А-а-а!- кричал кто-то внутри меня, глядя на картины Лотрека. Да, я впервые увидела Лотрека, вот буквально в живую, как, в общем-то, и Дега, и других импрессионистов. Около некоторых картин хотелось застыть навечно. Обойдя само по себе красивое здание старого вокзала, где и находиться музей Орсе, мы отправились на штурм Гранд Паласа.
Небольшая очередь в парке, под музыку, которую тут же исполнял на флейте старичок, с лампочкой на голове, и мы внутри.
Моне великолепен. Но выставка отличается еще и тем, что в этот раз были собраны картины из разных мест, а так же частных коллекций. И я не думаю, что вы еще увидите где-нибудь сразу все его стога сена одновременно. Я и не знала, сколько оказывается у него картин с одинаковыми фрагментами, помимо сена. Берег океана, мостик в лесу, и даже та девушка с зонтиков в поле, их оказалось три. А как необычно смотрится один и тот же фрагмент Нотер Дама в разный период времени. Выставка огромное, только из музея Орсе было забрано около пятидесяти полотен. Если вы вдруг окажетесь в Париже до 21 января, я просто настоятельно советую посмотреть эту выставку, даже если вы не любите живопись.
Насладившись искусством, мы отправились в вечерний Париж. У них, как оказалась первые ярмарочные рождественские выходные. Город украшен, шариками, фонарями, и выглядит как праздничная елка. На Елисейских палях установлены лавочки, и повсюду запах выпечки, горячего шоколада, пунша, сыра, и другие вкусные ароматы. От таких запахов, жутко захотелось есть. Окончательно окоченев в поисках ресторанчика, мы зашли в заведение, в котором решено было остаться. И, конечно же, луковый суп, фуагра, улитка и белое вино из Гасконии.
Утром, перед самый самолетом, были курассаны, кофе, прогулка до Эйфелевой башни, по набережной и даже орган в маленьком храме, на который мы случайно набрели, возвращаясь в гостиницу. И конечно же в Париже нужно быть дольше, но даже то время что мы там провели было замечательным.
Осталось меньше часа. За окном стало темно. И я все-таки не понимаю, как же они такие тяжелые и большие летают.

вне времени

С этими перелетами и переходами времени, я уже не знаю в каком именно живу я.
Знаю точно, что спать почти не хочется, хочется шоколадки, знаю, что за окном зима, и я толком еще не могу привыкнуть к минус 10 после плюс 30, и знаю что фотографии закачиваются очень медленно.

Шторм.

- Волна поднималась, и тут же рухнула на меня с такой силой, - рассказывал Джон, потягивая темное пиво, и выпуская колечки дыма. Майкл слушал с раскрытым ртом. Его старенький ботинок слетел под табуретку, муха садилась на его голую ногу, но он этого даже не замечал, только иногда вздрагивал.
- Майкл, иди домой, - услышал он строгий голос деда, который сразу привел его в чувства. Вскочив, он ринулся к выходу, забыв свой ботинок, который так и остался лежать под табуретом, как верный пес. Получив затрещину от деда, Майкл выбежал на улицу.
- Хватит пудрить ему мозги, - проворчал дед, поднимая ботинок мальчика, - Твои истории до добра не доведут.
- Да пусть у парня будет мечта, - защищался Джон.
- Твои мечты только до беды доводят, - дед указал на деревянную ногу, валявшуюся рядом с табуретом Джона, - Не забивай ему голову, а то я твою голову оторву, - зло пробурчал дед и вышел на улицу.

Майкл бежал к маяку узнать погоду, влетев в коморку, он натолкнулся на Тома, который собирал какие-то бумаги на полу.
- Том, какая завтра будет погода? – не поздоровавшись, прокричал Майкл.
- Такая же, как и сегодня, - пожал плечами Том, продолжая собирать бумаги.
- А послезавтра? – не унимался Майкл.
- И послезавтра такая же.
- Ну а после, послезавтра? – с отчаяньем произнес Майкл.
- А вот это надо посмотреть, - Том снял круглые очки в толстой оправе, и протерев их об рубашку, водрузил обротано на нос.
- Посмотри, а, - умоляюще произнес Майкл, - Посмотри.
Том направился к столу и, переложив одни бумаги в одну сторону, а другие в другую нашел старенькую тетрадочку, в которую он записывал восходы и заходы солнца, вид луны, приливы и отливы.
Том помусолил карандаш об язык и стал делать какие-то вычисления на клочке бумаги. Майкл стоял рядом и старался не дышать.
- В пятницу будет шторм, - твердо заявил Том, откладывая карандаш в сторону, поправляя спавшие очки на кончик носа.
- Обещаешь! – воскликнул мальчик.
- Природа никогда не врет, - твердо заявил Том, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула, - Старый Том еще никогда не ошибался, - гордо заявил Том.
- Спасибо, - Майкл выбежал на улицу.
- Скажи деду, чтобы убрал лодку, - крикнул Том вслед мальчику.

Том лежал в кровати и прислушивался. Захрапела бабушка, следом дед. Откинув одеяло, Майкл выбрался из кровати, натянул брюки и, вытащив рюкзак из под кровати, вылез в окно.
На улице было тихо, ни криков птиц, обычно ссорившихся в кустах, ни ветерка, только ярки звезды.
- Может Том ошибся? – подумал мальчик, идя к океану. Лямки рюкзака больно впивались в плечо, но он почти этого не замечал, только иногда подбрасывал рюкзак и поправлял сползавшие лямки.
Сбросив рюкзак на землю, Майкл передохнул, посидев на краю лодки и посмотрев на гладь спокойного океана.
- Не будет грозы, - грустно думал мальчик, - Ошибся Том, - открыв рюкзак, Майкл вынул самодельный парус, сшитый из старых простыней, который он стащил у бабушки, и небольшой флаг, на котором он так старательно вышивал свои инициалы. Найдя припрятанную палку, мальчик привязал к ней простыню, флаг и начал укреплять мачту в центр лодки.
- Крепко, - прошептал Майкл, покачав туда-сюда палку, - Должно выдержать, - произнес он, убеждая сам себя, и стал толкать лодку к воде.
Ветра не было, парус и флаг повисли на палке.
- Не уже ли ошибся, - прошептал снова мальчик, глядя на висящие тряпки.
Океан потемнел, появились первые белые гребни на волнах, как кружевной подъюбник у девушек. Простынь и флаг заметались вокруг палки, как сумасшедшие. Лодку подхватило и понесло от берега.
- Ух, ты! Началось, - радостно воскликнул мальчик, вскочив на ноги, и тут же бросился к маленькому рулю. Лодку крутило, бросало из стороны в сторону. Волны становились все выше. Океан гудел, и уже было не понятно где небо, а где вода.
Майкл бросил руль, и схватился за края лодки. Маленькое суденышко раскачивало и крутило, как щепку. Лодку несло на скалы. Майкл успел увидеть, как сверху падает бурлящий поток воды. Сильный удар, треск. Мальчик оказался в воде, и тут же стал быстро грести, пытаясь выбраться из водоворота, и не удариться от скалы.

Выбравшись на берег, Майкл уселся на скалы, обняв колени. Его трясло, толи от холода, толи от ужаса, который он испытал. Мокрые волосы торчали сосульками. На плече кровоточила ссадина, но он этого не замечал. Океан быстро успокоился, и только покачивавшиеся около скал куски лодки были свидетелями бури.
- В следующий раз я поймаю волну, - облизывая соленые губы, твердо произнес Майкл, - От деда влетит, - кусок доски выкинуло на берег.

А-уууууууу

Люди -и-и-и. А -ууууу!
А вы где все сегодня? Замерзли?