Сказка из Таро. Ожидание

Верить или не верить это уже другой вопрос. Когда на вопрос ты получаешь что-то не очень хорошее, то, конечно же, ты говоришь: «Карты все врут». А уж если все хорошо, ну вы сами понимаете.
Про веришь, не веришь все более менее понятно, а вот с самими вопросами.
- Ну, давай спрашивай, - говорят тебя, и ты впадаешь в ступор. Вроде столько всего хотел спросить, а в голове вертится один и тот же вопрос, на который достаточно получить, спросив другого человека. Ты его крутишь и так и эдак, пытаясь переформулировать, а все равно приходим к одному и тому же.
И вот ты, наконец-то выжал, родил, сформулировал вопрос и наступает самое тяжелое – ожидание.
Открывая почту, ты перебираешь пришедшие письма. Эх, не ту. Ждешь дальше.
Когда ты уже почти забыл, о чем спрашивал, наконец-то приходит письмо.
И весь ты разложен по полочкам. Нравится тебе или нет, но все именно так.
Пробегаешь глазами, проглатывая глаза, и только читая в третий или четвертый раз осознаешь написанное.
И мне тоже хочется таких сказок, такого ожидания. И я люблю ее письма. Она всегда честна со мной. Хорошо или плохо – все напишет, чтобы подумать.

Разговоры с Шарлем

Кейт снова пробралась в мастерскую Шарля. Она пряталась под столом, на котором он выставлял натюрморты, и подсматривала за ним. Правда, из ее укрытия были видны только его ноги.
Кейт спряталась, не заметив, что ее нога выглядывает из под ткани.
- Так, верни ногу на место, - девочка замерла, услышав она голос брата, - Твоя нога попала в мой натюрморт. Быстро верни ее на место.
- Можно я вылезу, - жалобно произнесла она, - Тут душно.
- А тебя никто не заставлял прятаться. Ногу верни, - усмехнулся брат.
Кейт послушно чуть высунула ногу из под ткани.
- Шарль, ну пожалуйста, - застонала она, - Можно я вылезу?
- Ладно, вылезай, - разрешил ей брат.
Выбравшись, девочка увидела, что брат рисует совсем другое, а не натюрморт, под которым она пряталась.
- Ты меня обманул, - возмущенно крикнула она, сжимая кулаки.
- Я над тобой пошутил, - засмеялся брат, делая вид, что защищается от нее.
- Это одно и то же, - продолжала возмущаться Кейт.
- А тебе не пора идти делать уроки?
- Можно я еще побуду, - заканючила Кейт.
- Только если будешь молчать, - Шарль отвернулся от нее и продолжил работать.
- Шарль, - позвала она, - Шарль.
- Чего тебе?
- Зачем ты повесил этот кусок холста на стену? Это же не картина.
Шарль отложил кисти, и повернулся к сестре.
Он молчал, переводя взгляд то на нее, то на кусок холста, то на руки испачканные краской.
- Когда я только учился писать, - начал рассказывать Шарль, - Мне казалось, что у меня ничего не получается. Я мог забросить работу на полпути, а мог вообще разорвать рисунок на кусочки. Однажды, мой учитель, глядя, как я терзаю холст ножом, сказал мне: «Для художника нет ничего хуже, чем самому уничтожить свои полотна. Растерзать душу на куски. Ты ничего не вкладываешь кроме красок, поэтому с такой легкостью уничтожаешь свои полотна», - Шарль замолчал.
- А дальше? – нарушая тишину, спросила Кейт.
- А дальше, - Шарль посмотрел на стену, где висел кусок полотна, - Я повесил на стену один из фрагментом растерзанной тогда картины, как напоминание о своей душе, и о том, что я вкладываю в свои работы, - он отвернулся от нее, взял кисти и продолжил работать.
Кейт тихонечко вышла из мастерской.